Зиновьев, Григорий Евсеевич: биография

В 1928 году, после покаяния, Зиновьев был восстановлен в партии, назначен ректором Казанского университета. Занимался литературно-публицистической деятельностью. В октябре 1932 года вновь исключён (за недоносительство в связи с делом «Союза марксистов-ленинцев»), арестован, Особым совещанием при ОГПУ осуждён на 4 года ссылки и выслан в Кустанай. Находясь в ссылке, осуществил перевод труда Адольфа Гитлера «Майн Кампф».

В 1933 году по решению Политбюро восстановлен в рядах ВКП(б) и направлен на работу в Центросоюз. Был приглашён на XVII съезд партии в феврале 1934 года, на котором выступил с покаянием и славословием в адрес Сталина и его соратников.

Занимался литературной деятельностью, автор книги «Карл Либкнехт» в серии ЖЗЛ. В апреле-июле 1934 г. — член редколлегии журнала «Большевик».

Гибель

16 декабря 1934 года Зиновьев арестован, исключён из партии и вскоре осуждён на десять лет тюрьмы по делу «Московского центра». Содержался в Верхнеуральском политизоляторе. В 1935 году вёл записи, обращённые к Сталину. В частности, он писал:

«В моей душе горит желание: доказать Вам, что я больше не враг. Нет того требования, которого я не исполнил бы, чтобы доказать это… Я дохожу до того, что подолгу пристально гляжу на Вас и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели Вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я Ваш душой и телом, что я понял всё, что я готов сделать всё, чтобы заслужить прощение, снисхождение…»

24 августа 1936 года Зиновьев был приговорён к исключительной мере наказания по делу Антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевского центра. Расстрелян ночью 26 августа в Москве в здании ВКВС. По воспоминаниям очевидцев тех событый, перед казнью униженно молил о пощаде, целовал сапоги своим палачам, а затем от страха вообще не смог идти, на что Каменев ответил ему: «Перестаньте, Григорий, умрём достойно!». Бывший сотрудник НКВД А. Орлов писал в своей книге «Тайная история сталинских преступлений», что при расстреле присутствовали глава НКВД Г. Г. Ягода, заместители главы НКВД Н. И. Ежов и начальник охраны Сталина К. В. Паукер (все трое в последующие годы расстреляны). Пули, которыми были убиты Зиновьев и Каменев, забрал к себе домой Ягода, они были изъяты при обыске во время его ареста и попали в дом Ежова, откуда позже были изъяты уже при аресте самого Ежова.

Реабилитирован Пленумом Верховного Суда СССР 13 июля 1988 года

Личность

Е. Е. Лазарев писал о Зиновьеве в Швейцарии:

Ленин <…> стал разливать свой яд через обычный канал — через своего послушного и верного лакея — энергичного, циничного, деревянного и бессердечного опричника — «товарища Зиновьева»

Троцкий описывал Зиновьева следующим образом:

В агитационном вихре того периода, большое место занимал Зиновьев, оратор исключительной силы. Его высокий теноровый голос в первый момент удивлял, а затем подкупал своеобразной музыкальностью. Зиновьев был прирождённый агитатор… Противники называли Зиновьева наибольшим демагогом среди большевиков… На собраниях партии он умел убеждать, завоёвывать, завораживать, когда являлся с готовой политической идеей, проверенной на массовых митингах и как бы насыщенной надеждами и ненавистью рабочих и солдат. Зиновьев способен был, с другой стороны, во враждебном собрании, даже в тогдашнем Исполнительном комитете, придавать самым крайним и взрывчатым мыслям обволакивающую, вкрадчивую форму, забираясь в головы тех, которые относились к нему с заранее готовым недоверием. Чтобы достигать таких неоценимых результатов, ему мало было одного лишь сознания своей правоты; ему необходима была успокоительная уверенность в том, что политическая ответственность снята с него надёжной и крепкой рукою. Такую уверенность давал ему Ленин.

Луначарский писал:

Сам по себе Зиновьев человек чрезвычайно гуманный и исключительно добрый, высокоинтеллигентный, но он словно немножко стыдится таких своих свойств и готов заключиться в броню революционной твёрдости, иногда, может быть, даже чрезмерной. (…) Я хочу отметить ещё одну черту Зиновьева, его совершенно романтическую преданность своей партии. Обыкновенно в высшей степени деловой и трезвый, Зиновьев в своих торжественных речах по поводу тех или других юбилейных моментов партии подымается до настоящих гимнов любви к ней.