Филевский, Иван Иванович: биография
С 1907 года вёл университетский курс богословия, с 19 ноября 1908 года — уже как избранный Советом университета профессор.
В 1909 году в информации МВД упомянут среди нелояльной профессуры, отличавшейся крайне левым направлением.
В 1917 году принял активное участие в церковно-политической жизни, будучи лидером идейным лидером формирующегося обновленческого и автокефального движения в Харьковской епархии.
В феврале 1920 года, как доктор богословия и протоиерей, выступал докладчиком и почётным председателем Епархиального съезда духовенства и мирян. Съезд принял решение просить советскую власть о высылке с Украины «уволенных на покой» иерархов, противящихся обновленчеству, — архиепископа Харьковского Нафанаила и епископа Старобельского Павла, — а также об увольнении ряда не принимавших обновленчества священников города.
После появления обновленческого раскола получает известность как яркий лидер обновленчества. Как член группы «Живая церковь» организовывал «двадцатку» для передачи обновленцам Иоанно-Усекновенского храма в Харькове.
Как протопресвитер Украины профессор Иван Филевский был избран в число почётных членов президиума «Второго Поместного Всероссийского Собора» (первого обновленчского), состоявшегося 2 — 8 мая 1923 года в Москве. Иван Филевский делал доклад об автокефалии Украинской церкви.
Скончался в 1925 году.
Работы
Творчество Ивана Филевского являет собой пример идейной эволюции части клира Русской Православной Церкви на рубеже XIX—XX ст., сближавшей его с леволиберальной интеллигенцией и подготавливавшей обновленческий раскол 1920-х годов
1890-е — 1910-е годы
В харьковских газетах «Южный край», «Харьковские ведомости», «Мирный труд» в 1890-е — 1910-е годы были опубликованы десятки статей, заметок, слов и проповедей, затрагивавших актуальные социальные проблемы — пьянство и проституцию, брак и нравственность. В годы русско-японской войны 1904—1905 годов — тему патриотизма и любви к Отечеству.
На рубеже столетий с позиций Православной Церкви на страницах «Веры и Церкви», «Странника», «Миссионерского обозрения» вступил в полемику с деятелями искусства российского Серебряного века (Розановым, Меньшиковым, Мережковским, Минским и др.). Анализировал новые «веяния» в российской культуре и искусстве к. XIX — нач. XX ст.
В 1892 годы в статье «По поводу литературных толков о графе Л. Н. Толстом» с православных апологетических позиций он полемизировал с имевшими широкий резонанс попытками уравнять Христа с философами античности и рассматривать христианство лишь как одну из этико-философских конструкций древности. Раскрыл превратное понимание христианства, и православия в частности, как основу богемного «богоискательства» начала ХХ столетия.
В 1902 года под впечатлением от участия в Религиозно-философских собраниях в Петербурге опубликовал три «религиозно-философских письма»: «О духе и плоти» — на статью Дмитрия Мережковского в журнале «Мир искусства» за 1902 год «Л. Толстой и Достоевский»: Христианская религия и культура" — на статью Николая Минского «Философские разговоры» в том же журнале; и, наконец, «Об отношении к жизни и смерти в язычестве и христианстве», — где дал обобщённый анализ фундаментальных различий между христианским и древне-языческим мирами, и указывал на искусственность и опасность построения синтетических неоязыческих мировоззренческих систем на основе превратного «перетолковывания» христианства.
В 1904 году в статье «По поводу картины И. Е. Репина „Иди за Мною, сатано“ на ХХХII передвижнической выставке» дал искусствоведческий и идейный анализ этого произведения. Картина Репина выступает здесь как одна из вариаций и продолжений антихристианского осмысления образа Спасителя в искусстве модерна. Образцом здесь служила картина немецкого художника Макса Клингера «Христос на Олимпе» (1897 г.). Раскрыв амбициозную, но достаточно поверхностную символику созданной Репиным композиции, автор отмечает, что Репин дает утрированный взгляд на идеалы христианского духовного аскетизма. Невольно приоткрывая свой «дуалистический, сектантский, манихейский» взгляд на природу женщины как символа и источника зла, Репин косвенно пытается противопоставить превосходство «аскетической простоты» квазинародного облика графа Л. Н. Толстого над евангельской телесной нищетою.
