Робеспьер, Максимилиан: биография

«Французский народ признаёт существование Верховного Существа и бессмертие души» (Декрет о Верховном существе 18 флореаля II года /7 мая 1794 г.).

Праздник Верховного Существа (фр. La fte de l'tre suprme) 20 прериаля (8 июня 1794 г.) был самым счастливым днём в жизни Робеспьера.

Робеспьер, в голубом фраке и трёхцветном республиканском шарфе, с большим букетом цветов, плодов и колосьев, шёл впереди членов Конвента, президентом которого он был выбран за 4 дня до празднования. Затем следовали представители всех 48 секций Парижа и национальной гвардии. Процессия двигалась к специально созданной для этого «Священной Горе» (аллегория Горы в Конвенте), на вершине которой находилось Древо Свободы, символ единства и верности революции. Робеспьер произнес речь о важности этого дня для объединения всей Франции, после чего он поднёс факел к моделям статуй, которые символизировали Атеизм, Честолюбие, Эгоизм и Невежество, из пепла которых появилась статуя Мудрости.

Фестиваль был организован Давидом, художником революции. В Париже, в котором тогда жило 600 тыс. душ, праздновать фестиваль собралось по свидетельству современников, более 400 тыс. участников. Было солнечное воскресенье и участники были одеты в праздничное выходное платье; цветы и венки были развешены по всему городу. Подобные празднества прошли по всей Франции и многие, особенно католики, с энтузиазмом восприняли праздник как «возвращение религии», особенно после эксцессов дехристианизации и анархии предыдущих лет.

Впечатление было настолько сильным, что роялист Малле дю Пан в эмиграции писал: «Мы действительно думали, что Робеспьер наконец-то преодолеет пропасть раскола, причинённый революцией».

Термидор

Якобинцы никогда не были однородной или объединённой партией. Уничтожение фракций загнало оставшееся «охвостье» (как тогда говорили) в подполье и перевело открытую борьбу в поле интриг и заговоров. Но такое быстрое и неожиданное падение не произошло бы, если бы не было более глубоких причин.

Большинство соглашалось следовать политике комитетов, пока существовала реальная угроза Республике. Максимум не нравился никому и постоянно нарушался, хотя был логическим применением в стране, ведущей войну с европейскими монархиями. Основа нахождения у власти якобинцев, заключающаяся в давлении извне парижскими секциями, после подавления эбертистов, потеряла свою активность, и в свою очередь была недовольна экономической политикой комитетов. «Революция оледенела, все её принципы ослабли, остался лишь красный колпак на головах интриги» — записал Сен-Жюст в это время. Консерватизм секций также объяснялся тем, что наиболее патриотически настроенные и молодые уходили на фронт, секционные активисты наполнили комитеты правительства, становясь номенклатурой, чувствовалась усталость от постоянного напряжения последних четырёх лет революции.

Не удивительно, что именно в это время, когда были одержаны первые победы (Флёрюс, 26 июня) и, казалось, власти комитетов никто не противостоит, на поверхность всплыли личные разногласия членов Революционного Правительства. Если бы комитеты были едины, термидор, по крайней мере, можно было избежать. Но именно эти разногласия, подозрения и обвинения привели к событиям, которые и обозначили падение робеспьеристов, а затем вместе с ними деградацию Революционного Правительства, падение Горы в Конвенте и всей якобинской партии.

После падения фракций и празднования Верховного Существа, фигура Робеспьера стала более заметной, он потерял роль посредника, и как постоянный защитник политики комитетов в Конвенте и Якобинском Клубе, стал считаться главой правительства и всякое недовольство переносилось на него как стремление к единоличной власти. В действительности, у него не было особой власти в Комитете Общественного Спасения. Он был один из последних, кто вступил в него, не мог и не выбирал его членов и даже не являлся председателем заседаний. Всякие действия членов комитета зависели от согласия остальных. Так ссора в комитете после принятия закона 22 прериаля была не о сущности закона, а о предоставлении его в Конвенте без согласования со всем составом Комитетов. Из 12-ти членов Комитета Общественного Спасения он мог рассчитывать на поддержку только Сен-Жюста и Кутона. Колло д’Эрбуа и Бийо-Варенн склонялись больше к эбертизму, Робер Ленде к дантонистам. Лазар Карно и Клод-Антуан Приёр были ближе к умеренным. Вдобавок к этому, были разногласия между Комитетом Общественного Спасения и Комитетом Общественной Безопасности — и по поводу курса правительства, и, конечно, личностные.